В современной исторической науке (да и в психологической тоже)  представление о том, что индивидуалистическая личность является продуктом развития в новое время, в средневековье же личность «растворена» в коллективном, является господствующим. Тем не менее конкретно-историческое изучение этого явления остается актуальным. И в этом смысле использование материалов Домостроя представляется оправданным.

К вопросу о Домострое… Отделено ли семейное «мы» от общего «они»? На вопрос о том, существовала для русского зажиточного горожанина XVI в. сфера жизни, отличная от публичной, закрытая, Домострой, вероятно, отвечает утвердительно.

Более того, она имеет зримую границу – высокий забор вокруг усадьбы, состоящей из жилых и хозяйственных построек, сада и огорода. Конечно, в такой усадьбе жила не малая семья, а сообщество, включавшее «домочадцев» и слуг, что создавало особую, малую публичность уже за границей забора.

О том, кто такие «домочадцы» и каков их вероятный статус, Сильвестр пишет в Домострое так: «А ныне домочадцы наши все свободны, живут у нас по своей воле, видел сам, чадо мое, многих ничтожных, сирот и рабов и убогих, мужского пола и женского, и в Новгороде, и здесь, в Москве, которых вскормил и вспоил до совершеннолетия, обучил тому, кто чего достоин. А мать твоя многих девиц и вдов, нищих и убогих, воспитала… и, наделив приданым, замуж выдала, а мужской пол поженили у добрых людей, и все те, дал Бог, свободны, своими добрыми домами живут, многие в священническом и дьяконском чине, и в дьяках и подьячих и во всех чинах: кто к чему склонен и в чем Бог благоволил»

Называет он домочадцев еще «скормленики и послуживцы». (Отметим, что Сильвестр считает необходимым напомнить сыну не только о своих хлопотах по обустройству домочадцев, но и о стараниях и заботах своей жены, которая самостоятельно опекала «пустошных» девиц и вдов.)

«Домочадцы» – это «чада (дети) дома» – люди, зависимые от хозяина дома либо по причине несовершеннолетия, либо по своей неспособности к самостоятельной жизни в силу физического недуга, бедности или оказавшиеся в кабале как должники. И хотя пути поступления в эту категорию были различны, всех «домочадцев» объединяет свойство, на которое обратил внимание еще И.Е. Забелин, писавший о том, что «целостной личностью» в Домострое оказывается лишь хозяин, «государь» дома, «все остальное имело значение неполноты, неоконченности, вообще значение детства» [Забелин И.Е. Указ. соч. С. 31.].

Слуги, «челядь», судя по тексту нашего источника, входят в понятие «домочадцы», но не покрывают его. Именно по отношению к челяди в Домострое употребляется термин «семья». В главе «Наказ от государя ключнику, как еду постную и мясную варить и кормить семью в мясоед и в пост» сказано, «какое питье носить для государя и государыни, и для семьи и для гостя»  и далее в этой же главе: «Наказ государя или государыни, как варить для семей челяди и для нищих скоромную и постную еду».

Как видно из приведенного выше отрывка из послания Сильвестра к сыну, статус домочадца не обязательно был пожизненным. Из «домочадцев» можно было перейти и в священники, и в дьяки, и в торговцы. Человек мог жениться (выйти замуж), обзавестись своим домом и стать для своего дома «государем», и, если верить Сильвестру, своим свободным положением его домочадцы были обязаны ему. Что же до челяди, то она оставалась челядью и в случае женитьбы (замужества).

Статус женатого человека в Домострое выше, чем статус холостого, который назван «молодым человеком», которого легко обидеть, и «одиноким человеком», к которому предъявляются менее высокие требования по организации домашнего быта и «представительства». Более того: «А коли одинокий человек, а не богатый, но запасливый…».

О доме, по Домострою, судят не только по хозяину, главе, но и по слугам, и «вежливый» слуга – «похвала» государю и государыне.

Дом стремится оградить себя от вмешательства извне тем, что представляет себя окружающим наиболее благополучной своей стороной. Это находит выражение и в заботе об одежде хозяина и «домочадцев»; одежда подразделяется на «ходильную», «страдную» и «лучшее», и даются прямые указания в ее употреблении: «А всем дворовым людем наказ: всегда что делают в ветшаном платье, а как пред государем и при людех – в чистом во вседневном платтейцы, а в праздники и при добрыхъ людех или с государем или с государынею где быти, ино в лучшем платьи». Также и «государыне» надлежит переодеваться в лучшее платье для приема гостей или похода в гости.

Домашнее сообщество стремилось оградить себя от вмешательства сплетен и пересудов в свою внутреннюю жизнь. В сплетнях того времени существовала своя иерархия. Слуги чаще говорили о жизни хозяев, а потому Домострой специально останавливается на том, что посланный с поручением слуга или сын не должны говорить о делах дома, а для того, чтобы легче было избежать расспросов, сами не должны ни расспрашивать, ни слушать: «А слугам своим приказать с людьми не сплетничать, и где в людях были и видели что нехорошее – о том дома не говорить, а чего дома делается, того в людях не рассказывать, а о чем начнуть спрашивать – не отвечать, не знать и не ведать. Поскорее развяжешься, да и домой, да говори о деле, а иных вестей не приноси, тогда между государями никакой ссоры не будет».

Нужно отметить, что в данном случае речь идет не о клевете или лжи, а о любой передаче слухов, в том числе и точной. Указана и причина неодобрительного к ним отношения – слухи могут быть причиной ссоры с соседями или внутри семьи, а, кроме того, и способом челяди манипулировать своими хозяевами, приобретая, таким образом, влияние на внутрисемейные отношения. Отсюда и советы «государыне» не слушать «робу или холопа».

Предметом пересудов у хозяек чаще всего бывали семейные обстоятельства более высокопоставленных семей, а потому добронравная хозяйка должна была сказать любознательной собеседнице: «Не ведаю аз ничего того и не слыхал, и сама о ненадобном не спрашиваю, ни о княгинех, ни о боярынях, ни о суседах не пересужаю».

Интерес русских горожан к пересудам и сплетням подметил еще В. Жмакин («Митрополит Даниил и его сочинения…»). Существование же их подогревалось интересом к внутренней жизни семьи, закрытой, а потому еще более интересной. Само наличие сплетен свидетельствует о существовании приватного и интересе к нему. Тот же Жмакин показал, что пересуды не только удовлетворяют праздное любопытство (или сенсорный голод), но и используются для компрометации неугодных  [Жмакин В. Митрополит Даниил и его сочинения // Чтения ОИДР. М., 1881. Кн. 2. С. 595-597.].

Самое страшное наказание (вслед за Божьим судом, разумеется), известное автору Домостроя, – «от людей смех и осуждение», что свидетельствует о зависимости семьи от равного, социального окружения, с одной стороны, и стремлении сохранить семейные отношения в тайне, точнее, продемонстрировав «обществу» самые благополучные семейные обстоятельства, выделить тем самым сферу «приватного» – с другой.

Наказанием оказывается «позор» – буквальный перевод этого слова звучит как «всеобщее обозрение». С одной стороны, это свидетельство зависимости от коллектива, с другой, безусловно, признание наличия «сокровенного» в человеке. И особая роль в публичности наказания принадлежит смеху. Смех, как известно, многофункционален, и одна из его функций – снижение уровня восприятия. Тот, кто оказался предметом публичного осмеяния, может считать (по всей видимости, и считал), что его личный статус публично снижен, пусть только временно.

Закрытая целостность дома и его благополучие подвергаются и более серьезным испытаниям. В одной из редакций  (в переложении на современный русский) они описаны так: «Много слышно о бабах потворенных (знахарках, сводницах. – автор), что обокрав государя с государыней, а также многие женки и девки с чужими мужиками убегают, а когда принесут ему, что украли, он ее или убьет или утопит. Или жонка или девка по воду пойдут или белье полоскать, а там с мужиком и сговорятся, но это заметно, посколь не со своим мужем разговаривает, а бабе проще. Назовется она торговкою и предлагает товар для государыни, когда же слуги попросят у нее товар, чтобы показать хозяйке, она скажет, что товар есть, но не при себе, и исчезнет дня на два, а потом как бы случайно покажется тем слугам на глаза… и назовет несколько имен почтенных государынь, у которых она якобы в чести, слуги же зазовут ее к своей хозяйке».

Так действуют сводницы и ворожеи. Чтобы избежать подобной опасности, «государыне» не следует слишком часто беседовать со слугами, а слуги бы, в свою очередь, «з дурными речми к государыне не приходили и волхвов с корениями и с зелием, кто тем промышляет, с теми бы отнюд не зналися и государем своим про тех не сказывали» (Домострой. М., 1990. С. 55-56).

Таким образом, по мысли автора, лучший способ избежать соблазна – не знать о нем.

Эта бытовая зарисовка – единственная в дошедшей до нас редакции Домостроя. Можно предположить, что в первоначальном варианте их было больше и они последовательно убирались из текста по мере того, как его стиль приближался к нормативно-нравоучительному. Возможно также, что этот фрагмент из основного текста принадлежит перу самого Сильвестра, во всяком случае, в его «Послании к сыну» его заключительная часть очевидно с ним перекликается: «…и волхвов и кудесников и всякого чарования не знала бы (жена. – автор) и в домы не пущали ни мужиков, ни женок».

Из приведенной зарисовки видно, как тесно, по представлениям Домостроя, связаны между собой все члены домашнего сообщества: доверчивость и уступчивость слуг ведет к их гибели, нанося в то же самое время имущественный ущерб всему дому. А желание слуги угодить хозяйке и развлечь ее может быть опасно и для чести хозяина дома. От опасностей подобного рода можно защититься с помощью сужения контактов с «чужими», за чем надлежит также следить «государю», хотя умный слуга и сам способен охранить хозяев от опасностей такого рода.

Вторжение извне Домострой воспринимает не только как опасность, но и как преступление, на которое может отважиться только безнравственный человек, вор и убийца. Сужать круг общения для того, чтобы оберечь Дом от чужих – врагов, не значит, по Домострою, прекратить контакты вообще. Общение с людьми, как бы мы сказали «своего круга», может быть и полезным, в том числе и для хозяйки дома, если она использует это общение для того, чтобы перенимать у своей гостьи доброе и полезное (как лучше вести хозяйство, разбираться со слугами, рукодельничать и т. п.).

Во время подобных визитов «государыня» и демонстрирует свои добродетели, как бы предъявляя их миру соседей и «добрых» или «знаемых» людей. К таким же демонстрациям своего благополучия и благопристойности относятся, по мысли автора Домостроя, праздники и семейные пиры, в которых принимали участие и домочадцы. «Пир с благодарением», т. е. приглашением на семейное торжество священников и монахов, устраивался довольно часто и был и богоугодным делом, и формой «предъявления» себя обществу, и удовольствием. Поводом к празднованию были «именины, свадба, или родины или крестины, или о родителех память». (Не являясь предметом особого рассмотрения, удовольствия в Домострое все же присутствуют. К ним отнесены удовольствие от вкусной разнообразной еды, от хорошо сделанной вещи, от «устроя в доме», куда «как в рай войти», наконец, от почета и уважения со стороны соседей и «людей знаемых».)

Внутрисемейные отношения в Домострое выражаются прежде всего через организацию семейного домашнего обихода с разграничением функций между членами семьи.

Обязанность главы семьи («государя») – забота о благосостоянии дома и воспитании, в том числе и духовном, его членов.

Жена обязана сама заниматься рукоделием и знать всю домашнюю работу с тем, чтобы учить и контролировать слуг. Кроме того, она занимается воспитанием и обучением дочерей (обучение сыновей – обязанность отца).

Все решения, связанные с «домовным строением», муж и жена принимают совместно. Они должны обсуждать семейные проблемы ежедневно и наедине.

Жена, так же как и муж, имеет право отдавать приказания ключнику и слугам, однако, отправляясь в гости или принимая гостей, она должна спрашивать у мужа совета, как и о чем с ними говорить. Кроме того, она не должна «слушать холопа или робу», которые, как мы видели, по мнению автора Домостроя, часто оказываются сводниками.

Женоненавистнические мотивы, имевшие достаточно широкое хождение, в Домострое практически отсутствуют!

Создавая идеал домашней жизни, составитель заботится и о создании образа идеальной жены. Правда, в данном случае он совершенно не оригинален, поскольку использует текст, включенный еще в «Повесть временных лет», со ссылкой на притчи Соломоновы: «Обретши волну и лен, творит благопотребна руками своима, бысть яко корабль куплю деющ: издалече збирающ все богатство. И восстает из нощи, даст брашно дому и дело рабыням. От плода рукою своею насадит стяжания много. Препоясавши крепко чресла своя, утвердит мышца своя на дело. И чад своих поучает, також и рабынь и не угасает светильник ея во всю нощь: руце свои простирает на полезая, локти же свои утверждат на вретено. Милость же простирает убогу, плод же даст нищим – не печется о дому своем муж ея… Жены ради доброй блажен есть муж и число дней его сугубо… жена бо мужа своего честнее творяще».

Источником высокой оценки роли жены и матери в Домострое является представление о браке как о христианском таинстве. Девственное состояние в том же Домострое оценивается как более высокое, но и брак остается божественным установлением, которому надлежит следовать, «телесную чистоту» храня.

И хотя в Домострое неоднократно декларируется полное послушание жены воле мужа, в описании жизненных реалий роль жены выглядит иначе. «Добрая жена благоразумным своим промыслом и мужним наказанием и добрым подвигом своих трудов» со слугами, если что сделает лишнего, «ино и продаст, ино што надобе купить, ино того у мужа не просить». Работу мастериц также контролировала сама государыня, она же могла их поощрить и приглашением к господской трапезе.

Жена в Домострое является регулятором эмоциональных отношений в семье. Именно ей отводится роль «заступницы» за детей и слуг перед строгим «государем», она же отвечает и за семейную благотворительность (нищелюбие и странноприимство) – важный фактор духовной жизни, проявления которой одобрялись церковью и обществом.

Воспитанию детей в Домострое посвящены четыре главы. Обращает на себя внимание то обстоятельство, что вопросы регулирования рождаемости и детской смертности совершенно выпадают из поля зрения автора, точнее, относятся им к ведению сил небесных. Но смерть ребенка – горе, и он стремится утешить родителей, потерявших ребенка: «Аще которое чадо Бог возьмет в покаянии и с причастием, то от родитель бескверная жертва Богу приносится… и премилости просити и оставление грехов о родителех своих».

Любовь к детям в Домострое рассматривается как чувство вполне естественное, так же как и забота об их телесном благополучии, менее распространенной считается забота о духовном развитии чад. В памятнике говорится о «воспитании», «наказании» и «поучении» детей, где «воспитанием» называется забота об их физическом развитии, «наказанием» – забота о нравственном воспитании, а «поучение» чаще обозначает заботу о развитии религиозном.

Автор предлагает при воспитании детей учитывать их возрастные и психологические особенности, а также имущественные возможности «дома»: «И по времени и по детем смотря и по возрасту учити их рукоделию… кто чему достоит, каков кому просуг даст Бог».

Конечно же, дети играли. Свидетельство тому сохранилось и в Домострое, который советует следить за тем, чтобы «робята» не заигрывались с лошадьми, когда гонят их на водопой. В данном случае запрет на игру мотивируется соображениями не воспитательными, а вполне меркантильными – заботой о сохранности лошадей. Нужно отметить, что это единственный  случай употребления слова «робята», что представляется неслучайным, поскольку Домострой очень точен в своей лексике, и слово «работа» употребляет только для обозначения тяжелого, унизительного или прямо подневольного труда. И то, что дети, или «чада» названы здесь «робятами», свидетельствует о том, что речь идет о детях челяди.

Забота родителей в отношении дочерей – обучение их «вежеству», сохранение их целомудрия («девства») и сбор приданого, которое «разсудной отец» начинает копить сразу же после рождения дочери и в случае ее смерти отдает на помин души. При выборе мужа рекомендуется особое внимание обращать на то, чтобы муж был «в версту», т. е. имел примерно равное социальное и имущественное положение.

Следует отметить, что в этом совете содержится забота не только о жене, но и о муже, так как в случае социального или имущественного превосходства жена имела значительно больше шансов превратиться в ту «злую жену», которую с таким энтузиазмом описывал еще Даниил Заточник.

Главная обязанность детей – любовь к родителям, полное послушание в детстве и юности и забота о них в старости. Исток этой обязанности и духовный, и практический, и эмоциональный, ибо «отче благословение дом утвердит, а материя молитва от напастей избавит», что же касается матери, то «не можеши бо ее родити и тако ею болети, яко она о тебе». Избивающий родителей подлежит церковному отлучению и смертной казни.

Если жена в семейной иерархии занимает место, близкое к главе дома (например, она вместе с мужем принимает гостей), то хозяйские дети по своему положению ближе к слугам, они, в частности, могут использоваться в роли посыльных наравне со слугами.

Обязанности духовного и нравственного наставничества не снимались с отца и после достижения сыном совершеннолетия. Напомним, что Сильвестр пишет наставление своему сыну Анфиму не только женатому, но и состоявшему на царской службе. Воспитанию детей отводилось в «книжной» среде важное место, о чем свидетельствует, например, такой текст: «Если ты хорошо воспитаешь своих детей, а те своих, то до пришествия Христа пройдет твое воспитание, и ты за все это получишь награду, как положивший начало и корень доброму плоду». Да и сам Домострой написан с целью наставить сына на путь праведный, выполнив тем самым долг перед Господом.

«Домашняя порядня» и «домовный обиход» обозначают в Домострое совокупность занятий по обеспечению домашнего мира, быта. Человеческие отношения же подразумеваются под словосочетанием «дела, нравы и обычаи», что включает в себя поведенческие стереотипы, привычные реакции и представления о них.

Слово «нрав», как известно, в русском языке имеет минимум два, сильно отличающихся друг от друга значения: «нравы» («нравственность») – представления о границах допустимого и хорошего в отношениях между людьми и «норов» – способность выразить свои потребности и желания в активной форме. (Иван Грозный, выбирая невесту, боялся, что у них будут «норовы розные», т. е. не совпадут представления о границах возможного в проявлении своих желаний и внутренние установки.)

В Домострое это слово имеет и еще одно значение – «уноровить» – поступить сообразно с желаниями и представлениями другого человека (так, жене рекомендуется «мужу уноровить»). Под «нравами и обычаями» Домостроя можно, вероятно, подразумевать современные «быт и нравы», в то время как «делами» называется не только поступок, но и эмоции, и черты характера: «…Кто чародейством и зелием и корением и травами на смерть или на потворство окормляет, или бесовскими словами и мечтаньями и кудесом чарует на всякое зло и на прелюбодейство или кто клянется именем Божиим ложно или клевещет на друга… в тех во всех делах и в обычеех и нравех встает в человецех гордость, ненависть, злопамячение, гнев, вражда, обида, лжа, татьба, клятва, срамословие и сквернословие, и чарование и волхование, смех, кощуны, объядение, пияньство… без и всякая злая дела, и всякий блуд и всякая нечистота. И благий человеколюбец Бог, не терпя в человецех таких злых нравов и обычаев и всяких неподобных дел…». Или: «…Всякие неподобные дела: блуд, нечистота, сквернословие и срамословие, и клятва, и ярость, и гнев, и злопамятство…».

Все человеческие поступки, по Домострою, делятся на «доброе дело» и «злое дело».

Среди добрых дел особенно чтутся «труды праведные», под которыми подразумевается деятельность «правою силою» на собственное благо (точнее, благо дома), соотнесенная с христианскими представлениями. В отличие от автора более поздней поговорки «От трудов праведных не жди палат каменных» автор Домостроя, хотя и знает уже о существовании «домов каменных», уверен, что праведные труды могут принести и праведное «стяжание» или «имение», но не «богатство».

По Домострою, нормой оказывается умеренная достаточность как в имущественном, так и в эмоциональном планах, избыток имущественный ликвидируется через благотворительность и нищелюбие, которым следует заниматься «по силе», хотя дань христианской жертвенности (сам займи, а страждущему дай) отдается, но у Сильвестра – это скорее риторическая фигура, нежели практическая установка. Нищелюбие же полезно и по основаниям нравственным (среди людей «славен будешь») и духовным – Богу угодишь, во-первых, и «будет кому молить за тебя пред Господом», во-вторых.

Интересный материал о характере межличностных отношений дает пресловутая глава о наказаниях. Отметим, что в тексте  она  названа «Как избная парядня устроити хорошо и чисто» (Как порядок в избе навести хорошо и чисто.) И говорится в ней, в частности, о том, что «в устрой как в рай войти».

В этой главе, во-первых, бить рекомендуется только за вину и ослушание «великое и страшное» и при отсутствии раскаяния, а, во-вторых, осуждаются те, кто «с сердца и с кручины бьет», т. е. те, кто вымещает на близких свое раздражение или досаду. Это – любопытный материал к характеристике желательных эмоциональных отношений в семье. Наказывать следует наедине (что относит наказание к сфере не только личного, но и тайного), «с любовью», а наказав, «примолвить» и «пожаловать», главное же, чтобы после наказания «гнева не было». Это высказывание представляется особенно интересным в связи с тем, что гнев и его проявления имеют обычно прямое, непосредственное выражение, что отразилось в Ветхозаветном «око за око», в то время как существует и «отложенный гнев» – обида, которая редко выражается сразу и адекватно. Обиженный, как правило, ждет случая выместить свой гнев на обидчике, накапливая раздражение по мере ожидания, и выражает его косвенным путем, скорее, «око за зуб». Домострой призывает строить отношения так, чтобы не было не только обиды, но и гнева.

Автор этих рекомендаций (возможно и Сильвестр, во всяком случае в «Послании к сыну» он их повторяет именно в этих моментах – бить за большую вину, наедине и потом «примолвить» —  явно считается с чувствами «другого», пусть и виновного. При этом Сильвестр призывает сына к «чистосердечию» в отношениях с близкими, имея в виду именно открытое, но находящееся под контролем рассудка, проявление эмоций как положительных, так и отрицательных.

Подводя некоторые итоги, хотелось бы отметить, что термина «семья» Домострой в современном его значении не знает. Он оперирует понятием «дом» как обозначением некоего единого хозяйственного, социального и психологического целого, члены которого находятся в отношениях господства-подчинения, но равно необходимы для нормальной жизни домашнего организма.

Глава дома занимает господствующее положение, которое трактуется не как его право, а как обязанность (социальная и духовная). Жена также имеет обязанности по содержанию дома и воспитанию детей и слуг и в реализации их обладает известной долей самостоятельности и правом на уважение. Соотношение «права-обязанности» в Домострое не знает противопоставления, характерного для современного сознания и лежит в иной плоскости.

Материалы Домостроя дают основания предполагать, что внутрисемейные отношения ощущаются и переживаются его автором как «внутренние», «приватные», которые следует оберегать от вторжения извне, которое может быть осуществлено как имущественная агрессия («от соседей… разорение», «от суда продажа») или в виде суждения о жизни дома («от людей посмех») и часто рассматривается как преступление или, во всяком случае, заслуживает морального осуждения.

Домашний мир имеет свою строгую иерархию, закрепленную кругом обязанностей его сочленов, что не исключает возможности поиска ими удобных психологических ролей и ниш в рамках этой иерархии не только для жены (Трудолюбивая, Добрая, Строгая, Набожная), но и для слуг (Преданный, Смышленый, Вежливый, Мастеровитый).

Отношение к слугам Домострой сближает с отношением к детям: и те, и другие нуждаются в защите, опеке и воспитании, где постоянный надзор и отеческие наставления играют ведущую роль. Телесные наказания, декларируемые теоретически, в «практической» части предлагаются как мера крайняя (более строгое наказание для слуги – изгнание из Дома).

Как видите с одной стороны довольно строги правила Домостроя, с другой — демонстрируют готовность к структурированию семейной структуры  и умиротворению всех ее членов.  А что же хорошо в наши дни — спросите вы? Можно и нужно ли использовать правила Домостроя сегодня в современных семьях? Ответ на этот вопрос я думаю индивидуален для каждого из нас, потому как каждый выбирает сам по каким правилам ему жить и  включать ли их в свою семейную систему ценностей.

А что Вы думаете по этому поводу?))) 

по материалам книги - Л. Найденовой. «Свои» и «чужие» в Домострое:
Внутрисемейные отношения в Москве XVI века  // Человек в кругу семьи. – М., 1996